твои глаза теплеют… Вышло иначе. Он жил. Жизнь — легкая, холодная, колющаяся мелкими пузырьками, нельзя описать, нет слов, будто взяли тело и вдохнули душу, пришла как волна, накрыла с головой и была теперь везде. И самое странное — он знал, знал не спрашивая, что его собственный подарок оказался не менее щедрым.

Об Анне тесть не вспоминал. Политика не касается женщин. Даже если их посредством заключаются союзы. Даже если их мнение по праву весит больше, чем мысли и действия многих мужчин. Даже в стране, которой — хотя бы на бумаге — правит королева.

Джордж слушал и чувствовал себя мухой в молоке, лягушкой в сметане. Ничего страшного, говорит тесть, все образуется, говорит тесть. Ее Величество не зайдет слишком далеко, толедский брак — дело, увы, решенное, она не причинит вреда вашему достопочтенному отцу, это может быть слишком дурно истолковано, может погубить все ее планы, навсегда привязать ее к Мерею, а она этого не желает. Незачем дразнить гусей, незачем пугать гусей, Ее Величество выкажет силу, ваш достопочтенный отец купит ее благосклонность и все пойдет, как шло.

Тесть лжет, знает, что лжет, сам не понимает, почему лжет. Это написано на стене над его головой втрое ярче и яснее очередной бесовской рожи, смущающей Антония. Арран просто чует — здесь опасно. Сюда нельзя соваться, нужно распластаться по земле, слиться с травой и кустарником, переждать, пока пройдет.

— Он не знает, чего боится, — соглашается Анна внизу, в саду. — И от этого ему еще страшнее.

Сад пуст и прозрачен, дорожки чисты, листья убраны. Его жене холодно. Не греет толстая, в несколько слоев, шерстяная ткань, не греют меха, не помогает огонь. Беременным часто холодно, даже летом.

— Я предпочла бы другое время и другого ребенка, — вздыхает она, — но нужно так.

Джордж тоже предпочел бы другое время. Он предпочел бы сейчас не бояться хотя бы этого — четверть женщин умирает первыми родами. «Утренний дар», который муж преподносит жене через день после свадьбы, это не подарок за хорошую ночь, а выкуп за смертный риск. Он предпочел бы другое время — но у них может не быть другого времени. И теперь Арран просто так его не предаст. Зятя можно взять и отдать. Отец внука и наследника — это другое дело, он стоит много дороже. Анна говорит — будет мальчик.

С севера приходят письма. От Сазерленда, с благодарностью за совет. От Джона, с благодарностью за предупреждение. Он уже успел выехать, гонец перехватил его в дороге. От отца — Ее Величество миновала Хантли, не заехав, направляется в Инвернесс. От матери — сестра Маргарет, выданная замуж в дом Форбсов, жалуется, что муж с ней плохо обходится. Муж этот со своим отцом сейчас сопровождает королеву. Не в составе свиты, конечно, а просто так, из почтения. Сестра Джейн болеет и, кажется, ей не стоит зимовать на севере — не пригласит ли Анна ее в гости? Мать тоже боится и тоже не знает — чего.

В тесте, в его велеречивой и солидной трусости, вязнет все. Арран неохотно, нерасторопно шевелится, откладывает самим же назначенный смотр отрядов, переносит из-за дурных предзнаменований турнир. Дурных предзнаменований кот наплакал — ударила молния в старое дерево, родился теленок с пятой недоразвитой ногой на груди, — смеялась бы просвещенная Рома, посплетничал да и забыл бы Орлеан, и даже для Каледонии это не годится в настоящие предвестья беды, но был бы повод. Не желает тесть и оскорблять Гордонов отказом в помощи, а потому посылает зятя везде, куда тот ни соизволит: осмотреть укрепления, проверить оружейные, дать счет лошадям и припасам; и только одного не хочет — сложить пальцы в кулак. Вот и уходит время в песок, последнее светлое и сухое осеннее время: октябрь начался. Скоро — предзимнее сырое и грязное время дорожного непролазного месива, скоро — время бесед у очага, споров и сговоров… и ничего не сделано по-настоящему.

Но тяжелая невоенная распутица шла не только сюда. На север она наваливалась еще решительнее, еще быстрее. Еще сколько-то дней и ночей, и в этом году ничего не случится. Королева вернется в Абердин и будет пировать там, чтобы отправиться в столицу уже под Рождество, когда по дорогам снова можно будет проехать. Если Аррану не успеть с войсками, то Мерею не успеть вдвое, а выступать против такого противника как Хантли без надежной, своей, армии за спиной Мерей не рискнет. Он хороший генерал и не игрок, и уж тем более не самоубийца. Станет маневрировать, интриговать, сплетничать, может даже подослать убийц. Но ловушки уже не сработали, а Мерей на севере чужак, а его сторонников там не любят. Тесть ничего не говорил прямо — только намекал, намекал, одними и теми же словами — будто от повторения сказанное приобретало надежность, становилось правдой.

Арран не готов ни на что. Ни на какие шаги, ни на какие жесты. Но он легко соглашается переехать на осень и зиму в Дун Эйдин. Не дает закончить фразу, хотя понимает, что Мерей, который не может оставить королеву, увидит в этом движении опасность для себя. Возможность вилки, угрозу столице. Шах. Арран соглашается, потому что Анна хочет, чтобы ее лечил доктор Лопес д'Авила. А он не королевский врач, он гарнизонный врач Дун Эйдинской цитадели — и не уедет из города надолго, хоть Арран его вызывай, хоть сам Люцифер. И еще в столице теплее. И не так далеко от всего. Они поедут медленно и спокойно, но поедут. Послезавтра, не тратя времени на сборы. Середина октября, дольше тянуть некуда.

Выезд был неспешным, чинным. Полз по дорогам толстый пестрый дракон, медлительно переваливая через холмы, замирая перед ручьями, подбирая брюхо на мостах. Медленно, переваливаясь, как гигантский червяк, заглотнувший овечье стадо и не способный теперь взмыть в небо на тонких перепончатых крыльях. Флажки беспомощно трепетали в воздухе, и не хватало им упругих потоков, чтобы вытянуться на всю длину.

Анна зябла и в полуденном тепле, но много улыбалась и часто покидала карету, чтобы идти пешком, в обществе служанок, конечно, под всем надлежащим присмотром, но говорила, что чувствует себя хорошо, и капризничала, жалуясь на духоту в карете и скуку. Джордж знал — она немножко дурачит служанок и своих дам, вовсю пользуясь тем, что ей, носящей первенца, все готовы потакать. Видел, что она тревожится, чем дальше к столице, тем сильнее, и вовсе не из-за родов. Избегает отца. Избегает глядеть в лицо гонцам, но смотрит на